Сага о Хелоте из Лангедока - Страница 55

– А ну прекратить!

– Робин! – взмолился пронзительный детский голос. – Скажи ей, чтоб открыла дверь!

– Не велено! – бубнила Милли. – Люди разговаривают, дело важное, а ты тут лезешь с пустяками...

– Кем не велено? – надрывался голос. – Ну скажи, кем? Робин!

– Милли, пусти его. Ты что, с ума сошла? – крикнул Робин через закрытую дверь.

В трактир ворвался рыжий сын вдовы. Он был неправдоподобно красен и дышал тяжело. За ним следом вошла и Милли и неодобрительно уставилась на мальчишку, распустив губы и скрестив на поясе руки, покрытые веснушками.

– Где?! – спросил мальчишка.

– Что «где»? – поинтересовался Робин.

– Куда дели? – уточнил рыжий.

– Скажи мне, Робин, что именно ты ожидал здесь увидеть? – спросил Локсли.

– Как это что... Хелот же вернулся! Я сам слышал, что вы тут с ним сидите и пьете... И вот я прибежал. А где Хелот?

– Это всего лишь я, – сказал Греттир.

Сын вдовы разочарованно скользнул по нему глазами.

– А говорили, что Хелот...

Он уселся рядом с Греттиром и покосился на него мрачно. Греттир улыбнулся ему, но мальчишка был занят совсем другими мыслями.

– Раз уж я зашел сюда, Милли, – вкрадчиво начал рыжий, – накормила бы ты меня?

– Тебя кормить – даром продукты переводить, – ответила матрона.

– Милли, душечка. Ведь ты могла бы быть моей бабушкой. Доброй бабулечкой.

Милли открыла рот, чтобы достойно ответить, но тут вмешался Локсли:

– И в самом деле, накорми его, Милли.

Хозяйка нехотя ушла на кухню, откуда донеслось гневное грохотание медной посуды. Робин-второй радостно сопел.

– Мало тебя мать порет, – отозвался Локсли.

– Меня?! Я ее последняя отрада. С небес упала миска бобов, сопровождаемая презрительным «ходят тут всякие». Рыжий притянул ее к себе обеими руками.

Греттир сидел молча, опираясь подбородком на ладонь, и смотрел. Среди этих людей жил Хелот, его друг, рыцарь до мозга костей. Что же общего могло быть у рыцаря с этим народом?

Отец Тук фамильярно облапил Греттира:

– Норвег, не скучай. Давай еще выпьем.

– Я датчанин, – машинально поправил Греттир. Он все еще думал о своем.

– А где это – Дания? – спросил Робин-второй с набитым ртом.

Но тут в трактир ворвался Малютка Джон и осведомился громогласно:

– Ну, кого вешаем?

– Тебя, – сострил отец Тук и захохотал. Джон грузно плюхнулся рядом с ним на лавку и допил вино из кружки духовного отца.

– А говорили, что поймали какого-то лазутчика и негодяя, – заметил он с явным разочарованием.

– Кто говорил? – спросил Локсли.

Джон пожал плечами:

– Люди...

– Ты спять все перепутал, Малютка, – сказал отец Тук. – Никаких лазутчиков нет в помине. Вот сидит вполне приличный датчанин, который полагал найти у нас Хелота.

– Ха! Чего захотел. Хелота сам черт теперь не найдет, – ответил на это Малютка Джон. – Куда его ветром понесло? Странствует. А еще был у него дружок из неверных – тот тоже пропал. Сгинул на соляных копях, только и вспоминай. Хорошие они были ребята – вот что я вам скажу.

Отец Тук в тоске грохнул кулаком по столу:

– Погубили человека! Погубили! Это говорю вам я, ваш духовный наставник. И все мы виноваты в том, что он пропал. – Будучи уже в сильном подпитии, отец Тук вонзил толстый палец в бок Греттира: – А это что за гнус? А?

– Не гнус я тебе, – обиделся изрядно пьяный, но все еще гордый Греттир. – Сам вонючка.

– Это друг нашего Хелота, – объяснил Локсли. – Друг Хелота не может быть гнусом.

– Кто может быть гнусом, а кто не может – это вопрос философии. Я квадривиумов не заканчивал. Я на тривиуме сломался.

– Хелот был гуманист. С позиций гуманизма, только так.

– Что такое гуманизм, Тук?

– Откуда я знаю?

– Сплошные тайны, сплошные загадки – вот что я вам скажу.

– Нет, вы послушайте меня! Сэр Александр из Лангедока писал...

– Лангедок – это не в Англии.

– Еще раз плеснешь мимо кружки – руки оторву.

– Меня толкнули.

– "Забудьте колокольный звон и из трубы дымок..." Каково?

– Он был замечательный поэт...

– Почему «был»? Почему «был»?

– Он умер – вот почему.

– Сам ты умер. Он в Палестине.

– Он в Лангедоке.

– Ребята, датчанин упал.

– Он умер.

Над распростертым на полу Греттиром возникла чья-то веснушчатая физиономия. Блаженно улыбаясь, Греттир попытался встать, и вдруг на его лице появилась тревога. Заметно волнуясь, он заговорил:

– Скажи, Робин... скажи честно... Святая Касильда – неужели она не была девственницей?

Потом все исчезло.

Наутро Греттир взгромоздился на свою лошадь и, пожав руки лесным разбойникам, шагом двинулся в сторону Ноттингама.

– Если встретишь его, скажи нам, хорошо? – крикнул вслед Малютка Джон.

Локсли провожал Греттира глазами, пока тот не скрылся за поворотом лесной дороги.

Греттир же предвидел встречу с призраком прабабушки, и было ему тошно.

Когда он поднялся по лестнице своего дома, перемогая боль в затылке, и вошел в спальню, он увидел Санту, сидящую в кресле. Покачивая туфелькой и склонив голову набок, она пристально смотрела на него. Совесть проснулась в Греттире и принялась его терзать.

– Вернулся, – сказала Санта почти ласково, – живой...

– Чуть живой, – уточнил Греттир.

Но Санта уже учуяла, в чем дело, и заметно разозлилась.

– Опять с похмелья. И где же это ты так набрался на сей раз?

– В лесу, – ответил Греттир. – Я пил с Робин Гудом.

Призрак поперхнулся и впервые за двести лет не нашелся, что ответить.

ГЛАВА ВТОРАЯ

С корзинкой, полной еловых шишек, Дианора шла по болоту знакомой дорогой, направляясь к урочищу Дальшинская Чисть. Подол ее платья из грубой холстины вымок, в башмаках хлюпала болотная влага. Уже несколько недель она жила в доме отшельника. Гай пока что не приходил забрать ее, но девушка ни на минуту не сомневалась в том, что брату известно, где она скрывается. Молчание Гая было для нее куда страшнее, чем яростное вторжение. Дианора терзалась догадками: что затевает брат? Она не решалась признаваться в своих страхах святому Сульпицию – не хотела огорчать его попусту. Впрочем, отшельник и так почти обо всем догадывался.