Сага о Хелоте из Лангедока - Страница 111

111

– Как на твой взгляд, Лоэгайрэ, у него есть шансы перебраться за Городищенскую Лаву?

– Очень небольшие, – сказал Лоэгайрэ. – Об этом я и хотел поговорить с тобой, о богиня. Может быть, отменишь запрет? Пусть они попытаются прикончить злодея-дракона. Кто знает, вдруг им удастся нагнать страху на народ драконов? Ты же знаешь, о Боанн, что поедание девиц весьма непохвально, а с нашего берега еще не поступало никаких акций протеста.

– Поедание девиц непохвально, – согласилась Боанн, – но куда менее похвально развязывание войн. Нет, лучше обойтись компромиссом. Лучше одна девица в год, чем тысяча мужей в один день. Так рассудил мой великий ум. Ты возражаешь ему, Лоэгайрэ?

– Помилуй меня от подобной глупости! Конечно, я не возражаю. Просто... – Лоэгайрэ замялся. – Не знаю, как и доложить тебе, мудрейшая. Я... словом, я заключил сделку с этим дакини. У него есть шанс на успех.

Боанн грозно нахмурилась:

– Шанс на успех? Что ты имеешь в виду? На какую предательскую сделку толкнула тебя твоя гномья алчность, Лоэгайрэ?

– Я... видишь ли, премудрая и украшенная множеством иных добродетелей повелительница... я обменял на один очень ценный и старинный арбалет, произведение древних гномов, одну старую и ржавую железку... словом, один меч... Тот, легендарный. Который называют Секач. Он хранился у меня многие годы, пока– Вот тут-то Боанн и утратила всю свою величавость. Ее лицо пошло красными пятнами от гнева, она вскочила на ноги и завизжала, топая ногами:

– Как ты посмел отдать Секач какому-то грязному дакини? Как у тебя поднялась рука передать священное оружие гнусному чужестранцу? Я сотру тебя в порошок! Я уничтожу тебя и твое племя! Как у тебя повернулся язык признаться мне в подобном клятвопреступлении?

Посмотрев на бушующую богиню исподлобья, гном дождался паузы в потоке ее угроз и вставил:

– Я хочу обратить внимание светлейшей Боанн на то, что меч дает дакини право называться героем, а не безрассудным самоубийцей. Любой скажет тебе, что Лоэгайрэ – один из вернейших твоих слуг. Поверь мне, досточтимая, я действовал в интересах нашего дела. Драконов надо припугнуть.

– Я не хочу больше жертв! – скорбно произнесла Боанн. – Я хочу уничтожить драконье племя так, чтобы с нашей стороны не было потерь.

– Их не будет, – заверил Лоэгайрэ. – Все сделает за нас этот чокнутый дакини с его гордостью и глупой жаждой подвигов. Нам нужно только беспрепятственно пропустить его за реку.

– Этого не будет, – твердо сказала Боанн. – Мои люди остановят его. Я не собираюсь отменять своих приказов.

– Как тебе угодно, – вздохнул гном.

– А тебя, – величаво добавила богиня, – я, пожалуй, закую в кандалы.

– Нет! – завопил Лоэгайрэ и подскочил. – За что?! Я вернейший из твоих верноподданных!

– Ты посмел отдать священный меч в руки неверного.

– Да, но кто знает, какой смысл вложили в руны Секача древние гномы? Меня давно терзало желание проверить это. Не мог же я сам взять в руки такое тяжелое оружие и, рискуя собственной жизнью, раскрыть сию тайну на практике?

– Почему бы и нет? – высокомерно поинтересовалась Боанн.

– Зачем, когда так кстати подвернулся герой? Он для того и странствующий рыцарь, чтобы ставить подобные опыты на себе. И ему приятно, и окружающим несомненная польза.

– Я не вполне понимаю тебя. О каких тайнах меча ты говоришь? Меч назван Секачом потому, что обладает свойством останавливать ядовитую кровь дракона после того, как отрублена одна из голов чудовища.

– Я не хочу ни в коей мере умалять достоинств и познаний великой Боанн в том, что касается древней истории мира Аррой, – осторожно заметил гном, – но легенда говорит немного иначе. На мече написано рунами: «Рассекаю то, что подлежит рассечению». Там не указано, ЧТО ИМЕННО «подлежит рассечению». Вполне возможно, что драконьи головы здесь ни при чем...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Много миль сближались два потока, река Боанн и великая река Адунн, не спеша соединиться, так что, разделенные узкой косой всего в полмили шириной, на протяжении четырех или пяти дней пути они текли совсем близко друг от друга. По этой косе и двигались путники, приближаясь к своей цели – переправе у Городищенской Лавы. Хелот знал уже, что лава строго охранялась и пробраться к месту слияния рек будет нелегко.

На последней ночевке, перед тем как начать переправу, Хелот завел об этом речь со своими спутниками. Он заранее знал, что от Тэма Гили ему будет не отделаться, и сейчас лихорадочно соображал, как бы сделать так, чтобы мальчишка не слишком путался под ногами, когда дойдет до сражения. Сейчас он жалел, что отдал гному арбалет.

Незнакомец вывалил на землю охапку хвороста, сложил костер и начал стучать кресалом.

– А ты не можешь вызвать огонь, щелкая пальцами? – спросил Хелот у Тэма. Мальчик покраснел.

– Я же говорил вам уже, сэр, что это Лаймерик научил меня заклинанию. Сам не понимаю, почему у меня получилось.

– И я не понимаю, – сказал Хелот. – У меня-то не получается. А у тебя почему-то получилось. Может быть, ты и впрямь из Народа?

– Сэр, – со слезами взмолился Тэм, – ну уж вы-то меня не терзайте! Не знаю я, как это вышло. Я не хочу ни к какому Народу. Я того же народа, что и вы.

Хелот вздохнул. Он вдруг почувствовал, что начинает тосковать по простому и ясному миру Шервудского леса. Что-то поделывают сейчас его разлюбезные стрелки? Чем занят отец Тук? Пьянствует, поди. А Робин из Локсли? Тревога кольнула Хелота. Живы ли они все? Или рыцарская конница уже растоптала Дерзких лесных бродяг?..

Он перевел взгляд на второго своего спутника. Еще одна головная боль. По ночам этот человек кричал от страха, и Хелот по нескольку раз за ночь поднимался, чтобы дать ему воды и успокоить. Наутро незнакомец ничего не помнил из тех кошмаров, что терзали его во сне, и погружался в дремотное, тоскливое состояние, из которого его никак не удавалось вывести. Что-то в прошлом этого человека оставило страшный след в его душе и никак не желало выйти наружу и заявить о себе при дневном свете. Если бы удалось хотя бы вспомнить, что это было! Но память упорно не желала выдавать таившийся в ее глубинах ужас.

111